Все планируемые на выходные встречи по разным причинам отвалились, можно было бы попытаться назначить новых, но я решил для разнообразия этого не делать и побыть с самим собой. В субботу, правда, это не удалось, потому что большую часть дня съел тренинг, который я должен был курировать, а вот в воскресенье я неспешно понаводил порядок в написанных эпизодах новой книги, а потом отправился в Главный штаб Эрмитажа с челью посмотреть «Остров мёртвых» Бёклина. Вернее, Бёклинов, потому что это шестая, самая поздняя версия картины, и Бёклин рисовал её вместе с сыном (вероятно даже, что скорее рисовал сын). Сам Главный штаб — пространство довольно-таки интересное. Не отличаясь пышностью дворцовых интерьеров Зимнего, оно подкупает простором. светом (стеклянная крыша!) и геометрией. Ряд залов таковы, что сложно понять, в уличном ты пространстве или в помещении. Ну и, конечно, стеклянные вставки в полу — местами красиво, местами неуютно. В целом залы довольно лаконичные, и это хорошо работает. Бёклину был посвящён отдельный зал, где, помимо самого «Острова мёртвых», были представлены картины, которые, как считается, могли оказать на него влияние, а также в принципе символисты и мифологические сюжеты. Мне показались интересными «Адам и Ева» Ханса Тома — там Смерть очень трогательно-ехидно стоит с полотенчиком-саваном, готовясь то ли укутать вкусивших плод с древа познания Адама и Еву и прикрыть их наготу, то ли уж сразу спеленать в знак новообретённой смертности. Ещё закатное небо за ними такое светящееся — красиво. О самом «Острове мёртвых». Его, конечно, нужно долго рассматривать. В какой-то момент я почти провалился в эту спокойную воду, отражения, мрачные кипарисы, лестницу, уводящую безмолвно в мрак ночной. Два склепа по бокам — у одного открытые свету проёмы, и возле него растут цветы, у другого окна замурованы, и кладка постепенно книзу становится всё более древней. На цветы эти очень интересно смотреть. Всё мне не давала покоя форма лодка — очень широкая, с почти не острыми концами, как будто она сама гроб, и уходит в какой-то странный увитый цветами постамент, как будто резко обрезана — что это? Символизм перехода в мир духовный? Восстающая из гроба душа? Долго я на это смотрел и пытался придумать версию. В конце концов нагуглил более ранние варианты картины, кисти одного Бёклина. И оказалось, что там и лодка более похожа на лодку, и на носу у неё отчётливо стоит ящик — очевидно, гроб. Пока я склоняюсь к мнению, что дело тут не столько в идее, сколько в Карло Бёклине — как смог, так и нарисовал. И хотелось бы мне, конечно, посмотреть на более ранние версии. Впечатление она производит довольно сильное. Я даже думал купить репродукцию на холсте, но порассматривал её и понял, что как-то магия не сохраняется. А ведь перед этим «Островом мёртвых» мне чуть не стало дурно — голова закружилась, и слёзы почти выступили. Но долго я в этом состоянии оставаться не смог и сбежал. Всё же мне кажется, что ранние должны быть сильнее. Но надо, конечно, смотреть. Поскольку ещё какой-то ресурс на восприятие у меня был, я пошёл осматривать другие залы. На выставке относительно современных скульпторов меня особенно зацепил фавн. Скульптор — Аугусто Мурер. Фотографии плохо передают, но у него совершенно потрясающая длинная и худая фигура, нечеловеческие длинные тонкие пальцы, и вместе с тем все эти изгибы так правдивы, тело так телесно — это потрясающе. Поскольку на всё меня бы не хватило, я поднялся на четвёртый этаж — там представлена коллекция Морозовых и Щукина, это в основном импрессионисты и постимпрессионисты. И тут я, конечно, пропал. Импрессионисты кажутся мне очень насыщенными — одного зала с Моне хватило, чтобы уже случился передоз. Обнаружил, кстати, что вполне уверенно отличаю Моне от Мане и даже с высокой точностью опознаю.) У меня всё время было о себе впечатление как о полном профане в искусстве, но много лет бессистемного изучения всё же сделали своё дело. Не такой уж я бескультурный, местами даже полукультурный. :) Фотографий я практически не делал, потому что фотографировать известные картины не вижу особого смысла. Видел Моне, Мане, Писарро, Ван Гога (он, кстати, впечатляет), Сезанна, Гогена... Много кого. Посмотрел вживую, как выглядят картины пуантилистов, и укрепился во мнении, что они маньяки.) Поразительно, как работает мазок. Вообще, смотреть на то, как картина складывается из всех этих материальных штук — силы, размера, выраженности и направления мазка, цвета, соотношения масс, — это отдельно интересно. И это, конечно, никакая репродукция не передаст. И когда из импрессионистов и постимпрессионистов, всех этих ловцов смутных впечатлений и образов вдруг выходишь в зал с образами чёткими и сразу ясными — это тоже ударяет по мозгам довольно сильно. Интересно было встретить имя Ловиса Коринта (а он родился и жил на территории нынешней Калининградской области, у нас есть его дом-музей) и Таулова (его имя я встречал в биографии Мунка). Интересен был зал с «Историей о Психее» — и я опознал сюжет, не заглядывая в табличку, не всё ещё потеряно. К концу я, конечно, скукожился и уже не мог как следует воспринимать. Понял, что мне всё-таки не нравится Пикассо — совсем пустые для меня картины, не могу их правильно увидеть, кажутся упражнением в форме. Единственное, в зале французских пастелей есть его «Абсент» — вот он зацепил (более поздняя «Любительница абсента» тоже, но меньше). Как-то не очень зацепил Матисс — впрочем, может, это просто из-за усталости. Одна его картина, впрочем, меня впечатлила. Это «Портрет жены художника». Не знаю, что в это закладывал автор, но по-моему, это серое лицо с чёрными дырами глаз и тонкой линией рта — это настоящий хтонический ужас. На фотографии это ещё не так видно, а вот когда она смотрит на тебя со стены, а портрет довольно крупный, и, кажется, слегка к тебе наклоняется... чудесно и чудовищно. Меня впечатлил даже больше, чем «Танец», хотя цвета «Танца», конечно, захватывают. Каким-то краем глаза я зацепил «Чёрный квадрат» Малевича (явно самая популярная картина — возле него постоянно были люди) и немного Кандинского. Вот, кстати, абстракции Кандинского, в отличие от Пикассо, мне не кажутся упражнением в форме, они довольно живые и дышащие, в них можно войти. Но я уже был слишком усталым, чтобы суметь это сделать. Три часа созерцания — мой максимум, очевидно. И, увы, не так уж много осталось в голове, многое перемешалось. Но это неизбежно. Главное, что что-то да осталось.